Автор начинает свое произведение с запевки, в которой говорит, о чем и как будет петь. У исследователей она обычно вызывает недоумение. В ней видят противоречия, отмечают логические нестыковки, находят ошибки переписчиков. Для примера можно привести слова А.С.Пушкина: «По мнению переводчиков, поэт говорит: Не воспеть ли нам об Игоре по-старому? Начнем же песнь по былинам сего времени (то есть, по-новому), а не по замышлению Боянову (то есть, не по-старому). Явное противуречие!»[1]. Другой пример видим в общепринятом переводе академика Д.С.Лихачева, который считал, что, вспоминая первые усобицы, «(Боян) напускал десять соколов на стадо лебедей», а чуть ниже говорил: «Боян же, братья, не десять соколов на стадо лебедей напускал»[2]. Получается, что Боян, то напускал соколов на лебедей, то не напускал соколов на лебедей.
И если Пушкин предлагал для выхода из противоречия, считать первое предложение не вопросом, а утверждениям, обосновывая тем, что частица ли не всегда дает вопросительный смысл: «Не прилично, братья, начать старым слогом печальную песнь об Игоре Святославиче; начаться же песни по былинам сего времени, а не по вымыслам Бояна»[3], то Лихачев просто отказал автору в логике.
Но чтобы понять запевку, ее нужно просто правильно прочитать.
Представим себе автора, который выступает перед слушателями со своим новым творением. В нем рассказывается о страшном поражении князя Игоря в далекой половецкой степи. Чтобы узнать, как отнесутся слушатели к такому сюжету, он спрашивает их: имеет ли смысл или глупо, нелепо начинать такую повесть, и петь ее старыми словами, беря за образец песни, прославляющие княжеские победы? Ведь старый Боян князьям СЛАВЫ рокотал, а здесь придется петь о поражении? Слушатели отвечают: Начинай! Но пой по реальным событиям, по сегодняшним былинам (от слова быль), ничего не выдумывая, не приукрашивая, как сделал бы Боян, растекаясь мыслию по древу. Боян мог славословить и многословить князьям, воскладая свои персты на гусли. Ум Бояна был быстрым, как бег серого волка, и высоким, всевидящим, как глаз орла в небе. Боян считался вещим: он умел рассказывать – вещать и предсказывать – предвещать.
О Бояне написано огромное количество статей, которые можно разделить на две группы. Одни исследователи утверждают, что Боян – собирательный образ древнерусского сказителя, вторые – что это реальный человек. Из числа последних особенно интересно мнение, высказанное в XIX веке А.Ф.Вельтманом. Он считал Бояном старца Яна, упоминаемого Нестором в летописи, указывая, что Боян пел старому Ярославу, храброму Мстиславу и Красному Роману Святославичу. Следовательно, певец Боян был современником Нестора.
«Нестор должен был знать его; но Нестор знал не Бояна, а Яна, умершего в 1106 году: у него же и азъ многа словеса слышахъ, еже и писахъ въ летописании семъ. Не был ли Боян и Ян одно и тоже лицо? Не сделал ли переписчик «Слова о полку Игореве» из Яна – Бояна? В древнем славянском языке частица бо была в большем употреблении. Не слил ли переписчик Слова частицу бо с собственным именем Янъ? Кажется это почти неоспоримо: Не по замышлению бо Яню, Вещей бо Янъ, Велесовь внуче. Убедившись, что надо читать Боян, переписчик и в остальных местах, где упоминается о Яне, из Яна сделал Бояна»[4].
Предположение А.Ф.Вельтмана заслуживает внимания хотя бы потому, что он указал конкретное историческое лицо. «Время разрешит многое», – закончил исследователь свою статью и был абсолютно прав. Находки XX века поставили под сомнение его версию. В 1975 году в Новгороде была найдена берестяная грамота конца XI века с именем Боян[5]. А при реставрации Апостольского придела Киевской Софии на столбе южной галереи был расчищен текст, сообщающий, что Всеволодова жена купила землю княгини Бояновой.
Перевод граффити следующий: «Месяца января, 30, у святого Ипполита крыла землю княгини Бояновой Всеволожая перед святою Софиею, перед попами, а тут были: попы Яким Домило, Пателей Стипко, Михалько Неженович, Михаил, Данило, Марко, Семьюн, Михал Елисавинич, Иван Янчин, Тудор Тубынов, Илья Копылович, Тудор Борзятич, и перед теми свидетелями купила землю княгини Бояновой всю и дала на нее 70 гривен соболий, а в том дранце 700 гривен».
Из текста понятно, что Боян был князем, раз жена его – княгиня; время покупки – 30 января 1090 или 1091 года, когда был жив Иоанн Янчин, поп, которого Янка, сестра Мономаха, привезла из Греции. О нем есть запись в Лаврентьевской летописи под 1089 годом: «В это лето Янка дочь Всеволода ходила в греки и привела митрополита Иоанна скопца. Был один год и умер»[6]. Земля приобреталась за большие деньги, возможно, под строительство церкви или монастыря. Покупка была обговорена заранее и состоялась в день Святого Ипполита у крыла Святого Ипполита Киевской Софии.
Кто был этот князь Боян? О нем ли упоминал автор Слова? Ответить на эти вопросы пока не представляется возможным.
Автор вспоминая Бояна, сравнивал его песни с лебединым, имея в виду не только красоту звучания, но и метафоричность смысла. Ведь когда настигнутая соколом птица, издавала свой последний чарующий звук, прозванный в народе лебединой песней, слушатели САМИ решали, кому ее посвятить. По принятой традиции первая песня пелась Великому князю Киевскому, следующие песни – местным князьям. Так, в Тьмуторокани вторая песня звучала для Мстислава Владимировича, третья – для Красного Романа Святославича, князей Тьмутороканских.
Автор спрашивает слушателей, стоит ли начинать песню о походе Игоря:
Не лѣпо ли ны́ бяшетъ, братіе, начяти старыми словесы́
трудныхъ повѣстій о пълку Игоревѣ,
Игоря Святъславлича?
Нелепо ли нам будет, братья, начать старыми словами
трудные повести о полку Игореве,
Игоря Святославича?
И после положительного ответа слушателей продолжает, вспоминая Бояна:
Начати же, сятъ, пѣсни
по былинамь сего времени,
а не по замышленію Бояню.
Боянъ бо вѣщій,
аще кому хотяще пѣснь творити,
то растѣкашется мыслію по древу.
Сѣрымъ вълкомъ по земли,
шизымъ орломъ подъ облакы
помняшетъ бо речь първыхъ временъ усобицѣ.
Тогда пущашеть і҃ соколовь на стадо лебедѣй,
который дотечаше,
та преди пѣсь пояше
старому Ярославу, храброму Мстиславу, иже зарѣза Редедю
предъ пълкы касожьскыми, Красному Романови Святъславличю.
Боянъ же, братіе, не і҃ соколовь на стадо лебедѣй пущаше,
нъ своя вѣщіа пръсты на живая струны въскладаше,
они же сами княземъ славу рокотаху.
Почнемъ же, братіе, повѣсть сію
отъ стараго Владимера до нынѣшняго Игоря,
иже истягну умь крѣпостію своею,
и поостри сердца своего мужествомъ,
наплънився ратнаго духа,
наведе своя храбрыя плъкы
на землю половѣцькую
за землю Руськую.
Начать же, говорят, песни
по былинам сего времени,
а не по замышлению Боянову.
Боян-то вещий,
если кому хотящий песнь творить,
то растекался мыслию по древу.
Серым волком по земле,
сизым орлом под облаками
поминал он речь первых времен усобицы.
Тогда пускали 10 соколов на стаю лебедей,
который – догонял,
та – прежде песню пела
Старому Ярославу, Храброму Мстиславу, что зарезал Редедю
перед полками касожскими, Красному Роману Святославичу.
Боян же, братия, не 10 соколов на стаю лебедей пускал,
но свои вещие персты на живые струны воскладал,
они же сами князьям славу рокотали.
Начнем же, братия, повесть сию
от Старого Владимира до нынешнего Игоря,
что натянул ум крепостью своею,
и заострил сердце свое мужеством,
наполнившись ратного духа,
навел свои храбрые полки
на землю половецкую
за землю Русскую.
Не прилично ли будет нам, братия, начать – начал свой перевод Василий Жуковский, абсолютно правильно переведя вспомогательный глагол бяшетъ как будет[7]. Второй раз он встречается в обращении Ярославны к Ветру: «Мало ли тебе будет гор под облаками веять?». В этих фразах при глаголах неопределенной формы начяти и вѣяти он формирует будущее время по отношению к настоящему.
ны́ … словесы́ – ударение на Ы задает ритм первой фразе.
начати же сятъ пѣсни
Вместо варианта Первого Издания начати же ся тъй пѣсни использован вариант Екатерининской рукописи с измененной разбивкой на слова: начати же сятъ пѣсни. Вводное слово сятъ переводится как, говорят[8]. Автор передает ответ слушателей, которые на его вопрос: Начать ли песню? отвечают: Начать!
растѣкашется мыслію по древу – означает петь, аккомпанируя себе на музыкальном инструменте, сделанном из дерева, например, гуслях. В современный литературный язык фраза вошла в качестве устойчивого оборота с другим значением: вдаваться в излишние подробности, говорить много и ни о чем, обо всех и ни о ком. Из дальнейших цитат Бояна будет видно, что он говорил метафорами, сообщая безличностную информацию.
Сѣрымъ вълкомъ по земли,
шизымъ орломъ подъ облакы
помняшетъ бо речь първыхъ временъ усобицѣ
Как произносился в древнерусском языке звук, обозначаемый буквой ѣ, точно не известно. Но данные исторической фонетики показывают, что он был похож на современные звуки [е], [и] и нечто среднее между ними. Учитывая ритмику фразы видно, что в слове сѣрымъ – звук читается как [е], а в слове усобицѣ – как [и].
помняшетъ бо речь първыхъ временъ усобицѣ.
Тогда пущашеть 10 соколовь на стадо лебедѣй
Вместо глагола помняшетЬ Первого Издания использован вариант Екатерининской рукописи помняшетЪ. Такая замена вызвана понятийной необходимостью. Два глагола одинаковой формы из соседних строк подразумевали бы действия одного лица. Боян должен был бы и поминать слова первых усобиц и пускать соколов на стаю лебедей. Но Боян НЕ ПУСКАЛ соколов на лебедей, он пел подобно птицам, воскладая свои вещие персты на живые струны. Поэтому Боян помняшетЪ – поминал, а соколов пущашетЬ – пускали другие.
Первые времена усобиц начались вскоре после смерти Ярослава Мудрого, сначала враждой его сыновей с Всеславом Брячеславичем Полоцким, потом – между самими Ярославичами.
Старый Ярослав – Ярослав Владимирович Мудрый, Великий Киевский князь; умер в 1054 году.
Храбрый Мстислав – Мстислав Владимирович Тьмутороканский, брат Ярослава Мудрого. В 1022 году он победил на поединке касожского князя Редедея и овладел его землями. После победы над Ярославом в битве под Лиственом он стал владеть землями на восток от Днепра, куда входили Чернигов и приморская Тьмуторокань, а за Ярославом сохранилась остальная Русь со столицей в Киеве.
Роман Красный – Роман Святославич Тьмутороканский, сын Святослава Черниговского, внук Ярослава Мудрого; в 1078 году был убит половцам.
Редедю … СвятЪславличю – слова задают ритм фразе.
Старый Владимир
Среди исследователей нет единодушного мнения о том, кого автор назвал Старым Владимиром. Им не может быть Владимир Святославич Креститель Руси, который жил до времен первых усобиц. Вряд ли это и Владимир Всеволодович Мономах, упомянутый дальше без эпитета старый. Старым назван другой Владимир, которого «нельзѣ бѣ пригвоздити къ горамъ Кіевскимъ», т.е. посадить на Киевский стол, а именно – Владимир Ярославич, старший сын Ярослава Мудрого. Он не стал Киевским князем, потому что умер раньше отца, в 1052 году, о чем есть запись в летописи: «Преставися Володимеръ сынъ Ярославль старей Новѣгородѣ и положенъ бысть в святѣй Софьи юже бѣ самъ создалъ»[9]. Здесь Владимир также назван старым, не по возрасту (он прожил всего 32 года), а по старшинству среди братьев. Его сын Ростислав стал первым изгоем и участвовал в первых усобицах.
иже истягну умь крѣпостію своею, и поостри сердца своего мужествомъ – Игорь натянул ум, как лук, и заострил сердце, как меч – «метафоры, заимствованные из одного источника», – точно заметил А.С.Пушкин[10].
Итак, автор начинает повесть о вполне конкретном событии: походе князя Игоря в половецкую степь. Определены временные границы повествования: от Владимира Ярославича Старого, с середины XI века, до нынешнего Игоря Святославича, совершившего поход в половецкую степь в 1185 году. А это больше столетия! Три раза в Запевке автор использует глагол начать – сначала с сомнением: начать ли повесть? После ответа слушателей: «Начать!», – он начинает описание событий похода. И первое среди них – солнечное затмение.
[1] Пушкин А.С. Собрание сочинений, т. 6, Критика и публицистика. М., Художественная литература, 1962, -С.424
[2] Слово о Полку Игореве. М., Художественная литература, 1987, -С.54
[3] Пушкин А.С. Собрание сочинений, т. 6, Критика и публицистика. М., Художественная литература, 1962, -С.424
[4] Вельтман А. Упоминаемый бо Янъ в Слове о полку Игореве есть старец Ян, упоминаемый Нестором. Москвитянин, 1842, №1, -С.213-214
[5] Арциховский А.В., Янин В.Л. Новгородские грамоты на бересте из раскопок 1962-1976 годов. М., Наука, 1978, -С.125
[6] ПСРЛ, т.1, Лаврентьевская летопись. Языки русской культуры, М., 1997, -С.208
[7] Слово о Полку Игореве. М., Художественная литература, 1987, -С.115
[8] Старославянский словарь по рукописям Х-ХI веков. М., Русский язык, 1994, -С.681
[9] ПСРЛ, т.1, Лаврентьевская летопись. Языки русской культуры, М., 1997, -С.156
[10] Пушкин А.С. Собрание сочинений, т. 6, Критика и публицистика. М., Художественная литература, 1962, -С.426