«Еще в школе каждый из нас встретился со «Словом о полку Игореве». Если учитель достаточно чуток к красоте поэзии и умеет не только изложить в переводе, но и прочитать в подлиннике кусок гениальной поэмы, в каждом почти классе находятся подростки, для которых она становится не формально выученным уроком, а ярким переживанием. Встают не совсем понятные, но колдовские образы – прапамять далекого прошлого русского народа, вспоминаются когда-то слышанные стихи, начинает звучать музыка»[1]. Скажу в подтверждение наблюдений историка Нины Гаген-Торн, что мой неослабевающий интерес и любовь к «Слову о полку Игореве» возникли именно так. На протяжении многих лет мне хотелось понять его смысл, разгадать его загадки, хотелось подняться до величайшей первозданной поэзии и современным языком передать то, что я чувствую, читая его. Первое знакомство со «Словом о полку Игореве» подтолкнуло меня к изучению старославянского языка, древнерусской истории и культуры. Год за годом, как осторожный реставратор, я пыталась расчистить древний текст от наслоений, сделанных старыми переписчиками, Мусиным-Пушкиным и его товарищами, готовившими первое печатное издание «Слова о полку Игореве».
Предложенный здесь перевод не повторяет ошибок многочисленных исследователей, которые, не внося никакого нового смысла, переставляют с места на место одни и те же слова или уж совсем вольно пересказывают древнерусскую поэму. Этот перевод является как бы подстрочником, за основу которого взято ПЕРВОЕ ПЕЧАТНОЕ ИЗДАНИЕ «Слова о полку Игореве» 1800 года подготовленное Мусиным-Пушкиным. Другая, более ранняя его работа, так называемая Екатерининская рукопись, также принималась во внимание.
В древнерусском тексте мною сделано 15 исправлений, 6 из которых являются вариантами Екатерининской рукописи: начати же ся тъй пѣсни – начатижесятъ пѣсни, помняшеть – помняшетъ, смагу мычючи – смагу людемъ мычючи, Плѣсньска – Плѣньска, повръгоща – повръгоша, воззни – вазни. Другие 9 исправлений вызваны стилистическими и грамматическими соображениями: добавлен предлог с сего времени, Карна – Карча, васъ умъ – расумъ, ваю – вою, накровать и – накровати, птицу – пятицу , Ярославнынъ – Ярославъ нынѣ, е гоголемъ – его гоголемъ, Боянъ и – Бояни. В комментариях даны подробные пояснения ко всем исправлениям.
Для удобства объяснения логики построения произведения сделана условная разбивка на главы-песни: 1.Запевка; 2.Начало похода (солнечное затмение; восхваление Всеволодом своих воинов; ночной переход в половецкую землю); 3.Битва (пятница – победа русского войска; суббота, воскресенье – поражение русского войска; попытка вырваться из окружения; геройство Всеволода); 4.Сбор ополчения (невеселая година вернулась на Русскую землю; славица Святославу Киевскому; сон и золотое слово Святослава с призывом к князьям встать на защиту Русской земли; призыв автора к Полоцким князьям и всем Ярославичам); 5.Побег (плач Ярославны с обращением к Ветру, Днепру и Солнцу помочь Игорю вернуться домой; побег Игоря от половецких веж до Донца; разговор Игоря с Донцом; разговор Кончака со Гзой; Игорь – в Русской земле); 6.Славица.
Стоит отметить основное отличие представленного здесь перевода от всех предыдущих, в которых после описания поражения Игоря и наступивших тяжелых годин идет восхваление Святослава Киевского за его прошлые победы. Но для чего автору нужно было славить прошлые победы Святослава? Для того, чтобы его призыв «в будущем отозвался объединенным походом всех русских князей против половцев»[2], как считал Д.С.Лихачев? А если победа не будет одержана? Нет! Автор произнес славицу Святославу не за его прошлые заслуги, а за нынешнюю победу, за то, что он, узнав о поражении Игоря, смог собрать княжеские дружины и защитить Русскую землю! Этот вывод подтверждается проведенным текстологическим анализом произведения и сопоставлением художественных и летописных околопоходных событий. По-новому понятая ХРОНОЛОГИЯ, в которой после рассказа о поражении Игоря говорится о защите Русской земли княжеским ополчением во главе со Святославом Киевским, а потом поясняется, как он своим золотым словом собирал это ополчение, привносит определенный оптимизм в произведение, разбавляет черную графику поражения Игоря, задумавшего искать ЗОЛОТО далекой приморской Тамани-Тьмуторокани.
Именно золото было ЦЕЛЬЮ похода Игоря, а не желание сражаться с половцами. Если бы он хотел с ними сражаться, то пошел бы в составе объединенного русского войска в летний поход в степь, готовившийся Святославом и Рюриком. Об этом сказали бояре Святославу, растолковывая его мутный сон:
«Уже, Княже, туга умь полонила;
се бо два сокола слѣтѣста съ отня стола,
злата поискати града Тьмутороканя».
Реконструкция древнерусского текста, связанная с выделением слов, фраз, изменением пунктуации, позволила исправить некоторые изъяны предыдущих переводов. В качестве примера можно привести разговор Игоря с Донцом, смысл которого был до сих пор не вполне понятен. Объяснить, для чего Игорь напоминает Донцу о реке Стугне, утопившей князя Ростислава, еще можно: для того, чтобы Донец не утопил Игоря. Но зачем говорить Донцу о матери Ростислава, которая плачет по своему сыну на Днепровском берегу? Считается, что это просто красивый художественный образ. Без сомнения! Но правильно структурно-оформленная фраза дает ответ на этот вопрос.
Не так ли, – сказал (Игорь), – река Стугна, худую струю имея, пожравши чужие ручьи и потоки разлив на кусты, юношу князя Ростислава затворив, на Днепровском темном берегу плачется матери Ростислава о юноше князе Ростиславе: «Поникли цветы от слез и дерево горем к земле преклонило».
Не мать Ростислава плачет по своему сыну, как общепринято считать, а река Стугна плачется матери Ростислава притворными жалостливыми словами после того, как сама его утопила: «Поникли цветы от слез и дерево горем к земле преклонило». Понятно, что таким обращением Игорь просит Донец не уподобляться лицемерной реке Стугне.
В новом переводе исправлены некоторые явные ошибки, ставшие общими местами. Для примера можно привести ответ Гзы на желание Кончака женить соколика Владимира на своей дочери: «Аще его опутаевѣ красною дѣвицею, ни нама будетъ сокольца, ни нама красны дѣвице». Вслед за первыми издателями его обычно переводят так: «Если его (Владимира) опутаем красной девицей, не будет у нас ни соколика, ни красной девицы». Но здесь нет отрицательного глагола! Фразу надо переводить так, как она написана: «Если опутаем его (Владимира) красной девицей, то не наша (девица) будет – (а) соколика, не наш (соколик) – (а) красной девицы». Другой пример: ошибочная интерпретация первых издателей фразы «На Дунаи Ярославнынъ гласъ слышитъ» привела к тому, что ее стали переводить так: «На Дунае Ярославнин голос слышится». Но никакого СЛЫШИТСЯ здесь нет! И Ярославна плачет в Путивле! А на Дунае ее отец – Галицкий князь ЯРОСЛАВ НЫНЕ голос слышит.
Новый перевод интересен тем, что он позволяет понять некоторые стилистические приемы автора «Слова о полку Игореве», увидеть его творческий почерк. Имя самого автора мы вряд ли узнаем. Анонимность была свойственна художественным произведениям того времени. Но гипотезы относительно его личности не перестают появляться с момента издания произведения. Эта работа – не исключение.
Важно сказать, что культура, особенно древняя, остается одной из немногих опор, не позволяющих полностью уничтожить национальную самобытность народа. «Слово о полку Игореве» из далекого прошлого сегодня объединяет русских, украинцев, белорусов в такое сложное для наших народов время. Драгоценный литературный памятник, созданный в XII веке в древней Киевской Руси, сохраненный в Московском царстве и вновь обретенный в Российской империи в XVIII веке, является нашим общим бесценным достоянием, говорит о нашем общем прошлом и дает надежду на наше общее будущее. И как сейчас до боли актуально звучат слова великого произведения:
Сказал брат брату: «это мое, и то – мое же»;
и начали князья про малое: «это – великое», – молвить, –
и сами на себя крамолу ковать.
А поганые со всех сторон приходят с победами на землю Русскую.
[1] Н.Гаген-Торн. О двух Игорях древней поэмы, «Знание-сила», 1975, №6., -С.44
[2] Лихачев Д.С. Слово о полку Игореве и культура его времени. Л., 1985, -С.269